Начать можно с того, что когда-то обитаемыми считались все планеты Солнечной системы. А значит, и вообще все, поскольку о других системах в начале XVII века известно не было. После открытия Галилеем гор на Луне, когда ясно стало, что последняя – подобное Земле физическое тело, настроения стали предельно оптимистичными. Сирано де Бержерак полагал, что жизнь есть даже на Солнце… И сейчас ещё в комментариях попадаются персонажи, согласные с ним.

...Хотя, с Солнцем Сирано, конечно, поторопился. Как минимум, астрономы тогда уже понимали, что данное тело не подобно планетам. Астрономы же первыми начали сознавать, что новый принцип подобия земного и небесного, – из него вытекала населённость всех тел, раз уж Земля населена, – следует понимать не столько буквально. Зато, шире. Например, планеты лишь отражают свет, но Солнце светит… И звёзды тоже светят. Следовательно…

Далее рассуждения оказались просты. Допустим, – а уже в XVII веке такое допущение казалось единственно разумным, – звёзды – просто другие солнца, только очень удалённые. Если звёзды подобны Солнцу, разумно предположить, что светимость каждой из них сравнима с солнечной. При оценке таким способом расстояние получалось колоссальным. И если б только расстояние. В начале XVIII столетия, когда скорость света была измерена, известным стало также и то, что вселенная существовала не всегда, но возраст её очень велик, – а не 6000 лет, как думают некоторые. Возникла уверенность в бесконечности наполненного звёздами пространства.

Космос, таким образом, не ограничивался Солнечной системой, а оказался немыслимо огромен, наполнен несчётным числом солнц…

И планет? Обитаемых?.. Наука, – в XVIII столетии уже рациональная, согласно современной «ньютоновской» парадигме ставящая во главу угла эмпирический опыт, а не логические суждения, крепилась сколько могла. Ссылаясь на отсутствие наблюдательных данных. Но – всему есть предел. В 1784 году Уильям Гершель, вписавший своё имя в историю благодаря открытию тремя годами раньше Урана, высказался в пользу возможности жизни на Марсе. Периодические изменения размеров полярных шапок указывали на наличие атмосферы и климата, а тёмные области казались морями, – почему бы на Марсе не быть и жизни в таком случае?

С другой стороны, Луна к концу XVIII века уже стала считаться телом безжизненным. Отсутствие воды и атмосферы на ней можно было наблюдать. Таким образом, формироваться начали и представления об условиях обитаемости тел.

...Следующий культурный шок, – почти незамеченный тогда ввиду общего низкого развития культуры, а ныне уже и забытый, – потряс человечество в середине XIX века… Ещё древние греки пытались вычислить расстояние до звёзд по годичному параллаксу. Суть метода в измерении угла между лучами, направленными на источник с разницей в полгода. То есть, в моменты, когда наблюдатель вместе с Землёй находится по разные стороны от Солнца. По сути, это тождественно применению обычного дальномера, или просто определению дистанции на глаз, — парные органы зрения фокусируясь на одном объекте, работают, как дальномер...

Но у греков, хотя и сам Архимед, трудился над этой проблемой, – не получилось. Инструментами для точного измерения сверхмалых углов они не располагали, и поняли лишь, что звёзды – очень далеки. Потом за параллаксы взялись европейские астрономы, начиная с Галилея, – но тоже долгое время не преуспевали, ввиду примитивности приборов. Успеха добился лишь в 1837 году Василий Яковлевич Струве… И, казалось бы, что с того, если уже два столетия грандиозность вселенной сомнений не вызывала?

Шок, печать которого не изгладилась и в современной культуре, заключался в том, что Солнце стало не просто одной из множества звёзд, а звездой ничтожной. Параллаксы в первую очередь вычислялись для самых ярких звёзд небосвода, и все они оказались дальше, нежели представлялось. Абсолютная светимость некоторых из них превосходила солнечную в десятки и сотни тысяч раз. И это наносило серьёзный удар по питаемому антропоцентризмом самолюбию… Хотя представляло собой ошибочное видение ситуации. Солнце – звезда-гигант. Лишь 4-5% светил во вселенной ещё больше. Но мелочь, подводя статистику, рассматривать никто не спешил. Так что, и до сих пор тон изложения в учебниках намекает, что Солнце – «жёлтый карлик».

Кстати, и «желтизна» во второй половине XIX века уже перестала быть субъективной характеристикой. Постепенно начинали применяться методы спектрального анализа. Но публике это было не слишком интересно. Да и с точки учёных, – если по совести, – в космосе было и нечто куда более захватывающее. Идея внеземной жизни продолжала волновать умы. Поскольку же Луна принесла разочарования, внимание астрономов было переключено на второе по простоте наблюдения тело – Марс.

И на Марсе почти сразу стали видны каналы. Это – отдельная, достаточно известная история. Здесь же достаточно сказать, что массовые наблюдения сетки линий на Марсе объясняются не оптической иллюзией, а лишь самовнушением. Скиапарелли хотел (а кто б не хотел?) увидеть на Марсе свидетельства наличия жизни, – причём, лучше, разумной. А что, кроме планетарной ирригационной сети можно рассмотреть в телескоп с другой планеты?

Если уж неосознанно увлекаясь идее внеземной жизни учёные могли принимать желаемое за действительное, можно ли требовать иного от простой публики? Просто, концепция множественности миров, долгое время – века – остававшаяся доступной лишь интеллектуальной элите, захватила массы не сразу. Вторжения пришельцев на Землю начались лишь в конце 40-х годов прошлого века.

Как известно, первое поколение пришельцев в основном представлялось контактёрам выходцами с разных планет Солнечной системы. Лишь в 70-х «блюдца» начали прибывать с других звёзд… Потому что, представления о распространённости жизни во вселенной – менялись. Неумеренный оптимизм, – раз уж есть планета, то должна быть на ней и жизнь, причём обязательно жизнь разумная, – постепенно сменялся пессимизмом. Ведь даже ближайшие и «землеподобные» Марс и Венера оказались телами безжизненными и непригодными для жизни…

Попытки сообщить о себе братьям по разуму золотыми пластинами и радио-посланиями, прослушивание эфира, предпринимались в конце прошлого века уже без серьёзных надежд.

И проблема заключалась не только в данных собранных межпланетными станциями. Представления об абиогенезе – возникновении жизни – в последней четверти XX века начали обретать конкретику. Ранее они не имели таковой. И даже сам факт появления жизни на Земле датировался – за отсутствием известных свидетельств иного, – лишь двумя миллиардами лет назад. Если же непонятно, как возникает жизнь, нет возможности судить и о том, где она может появиться и какие формы способна принять. Последнее – даже с точки зрения учёных – позволяло теоретически «населить» даже Луну.

В настоящий момент представления о механизмах возникновения и эволюции жизни ещё полны белых пятен, но уже достаточно развиты, чтобы отделить возможное от невозможного. Понятно, что жизнь требует условий, а жизнь разумная – тем более. Понятно, в принципе, насколько таковые условия вероятны и где их стоит искать.